Введение в феноменологию Эдмунда Гуссерля - Роман Витольд Ингарден

что то, что я буду говорить Вам сейчас, тоже недостаточно строго и буквально. Но все же остается вопросом, не может ли эта попытка все-таки принести какую-то пользу. Пока я попытаюсь рассказать, что же, собственно, происходит, когда я выставляю, скажем, утвердительное предложение просто как утверждение. То есть я эксплицитно выдвигаю какой-то действительный тезис: я утверждаю, например, что на этом столе лежит вот эта вещь. Я утверждаю, что большая теорема Ферма истинна — просто ее доказательство еще не найдено.

В ситуациях, связанных с опасностью {ошибки}, нам порой задают такие вопросы: ты сам был тогда в этом месте? Ты видел этого человека? Что он там делал? Скажем, этот человек стоит перед судом. И я должен свидетельствовать: да, я видел его; он сделал то-то и то-то. Здесь мы имеем простое осуществление {акта}, произведенное с полной серьезностью: это так! Что же здесь содержится в первую очередь? Естественно, я осуществляю некий акт, акт суждения. И этот акт (для Вас это, наверное, тоже будет еще одной метафорой) этот акт, который я осуществляю, так сказать, укоренен в центре моего Я, он истекает из центра моей самости. И дело здесь не только в том, что он осуществляется из моего центра, но и в том, что этот мой центр — то есть Я — лично вовлечен в это, он сам это делает. Кроме того, если такое суждение осуществляется столь личностно, серьезно, непосредственно, то это означает не только то, что я вовлечен, что я делаю это и что оно вырастает из моего центра. Здесь есть и еще кое-что. Если я вовлечен, то это значит, что я ручаюсь за то, что это так. Я ручаюсь за это, а это значит, что все дело целиком зависит только от меня; я готов постоять за то, что я осуществил таким образом. Я отнюдь не устраняюсь, не дистанцируюсь. Я не говорю: да, я видел его, но во всей этой истории я сохраняю полную невинность; я не знаю, так это было или не так. Нет, совсем нет, я знаю это; я утверждаю, что это было так.

Представим теперь, что я говорю себе: ну конечно, я знаю, большая теорема Ферма действительно истинна; как дело обстоит в данном случае? Вы знаете, что Ферма записал одну формулу на полях одной книги и добавил: «А доказательства я не написал, потому что не было места». И математики в течение двухсот или трехсот лет пытались эту теорему доказать; все они верили, что она верна. Но доказательства нет до сих пор. И когда сейчас я смотрю на все это и говорю: я знаю, что она истинна, я убежден в этом, но все-таки я хочу найти доказательство, — то я на время дистанцируюсь от акта, который осуществляю. Он как бы покидает центр моего Я или я отстраняюсь от него, я и мой центр теперь уже где-то в другом месте — хотя я все еще ее утверждаю. Но это утверждение не таково, что я за него ручаюсь, что я вовлечен; я уже немного отстранился от этого утверждения.

Конечно, легко сказать, — и Гуссерль, к сожалению, тоже использует этот оборот, который, однако, как я думаю, здесь неуместен, — что теперь во мне происходит раскол между тем Я, которое утверждает, то есть осуществляет генеральный тезис, и тем Я, которое производит сейчас это заключение в скобки; Я, таким образом, в некотором смысле расколото. Одно — осуществляющее акт, а другое — как бы отстраняющееся, воздерживающееся от этого осуществления, отрицающее свое ручательство — ручательство в пользу подлинности суждения. Я не думаю, что все феноменологи становятся внутренне расколотыми, когда они осуществляют в себе этот акт, и что есть один, который переживает, и другой, который наблюдает, что они суть два различных {лица}, так что единство Я тем самым теряется — так я не думаю. Я считаю, что единство Я все же сохраняется, но Я уже как бы не столь конденсировано, не столь унифицировано в один, единый акт; оно способно выполнять две различные функции: осуществление генерального тезиса и в то же время — в качестве второго акта — некое воздержание, проявление определенной сдержанности, по отношению к первому тезису, так что возможно и то, и другое. Тем самым Я как бы приобретает новое измерение, и то, из чего все истекает — это, так сказать, не предельная вершина Я.

Используя еще одно, новое выражение, я хотел бы теперь описать этот процесс таким образом: я не солидаризуюсь с генеральным тезисом таким же образом, как я обычно солидаризуюсь <с ним>, когда просто его осуществляю. Поскольку при этом еще нет этих двух Я. Таким образом, если Я солидаризуется с чем-то — это тезис. Я центром своим осуществляет тезис, оно полностью едино с ним, ему нет нужды ни в каком акте особой солидарности. Но в том же время можно сказать, что как раз это и есть случай наивысшей солидарности. Но как только я проделываю редукцию, я несколько отстраняюсь от только что осуществленного мною акта. Я все еще осуществляю его, не правда ли, однако солидарности с Я, которое осуществляет этот тезис, больше нет — есть дистанция и есть желание «посмотреть».

Я вполне понимаю: то, что я попытался Вам изложить, весьма ничтожно по сравнению с тем, что здесь в действительности нужно описать и открыть — что оно и неадекватно, и дано лишь в метафорических формулировках. Но мне лично все это сделало понятнее тот феномен, который так или иначе Гуссерлем совсем не «с потолка» был взят и который он пытался постичь многие годы. И в этом смысле я могу <согласиться и> сказать, что выполнить нечто такое, как трансцендентальная редукция, все же возможно — могу <согласиться,> что <в этом смысле> она для меня понятна. Но целесообразна ли она, дает ли она то, чего ожидал от нее Гуссерль, и действительно ли она столь необходима для раскрытия чистого сознания, как думал Гуссерль — это, разумеется, уже другой вопрос. И если я говорю: да, я пытаюсь понять, как, собственно, тут обстоит дело, то Я еще не говорю: все это правильно и должно делаться именно так. Потому что здесь есть большая [неопределенность] относительно того, в чем состоят эффекты подлинного осуществления трансцендентальной редукции или еросhе. Вы должны обратить внимание на то, что здесь речь еще не идет о том, что Гуссерль говорит позднее: я заключаю в скобки